Я медленно подняла лицо, позволив его губам скользить по нему. Он не двигался, пока наши губы не встретились. И в этот момент он начал действовать, прижавшись ко мне губами; я почувствовала его вкус, его язык. Ни он, ни я не пользовались руками, мы касались только в поцелуе.

– Позвольте вас прервать?

Знакомый голос был полон такой ярости, что я отшатнулась от Жан-Клода.

С противоположной стороны дивана стоял и смотрел на нас Ричард. Я не слышала, как он подошел.

Слышал ли Жан-Клод? Держу пари, что да. Так или иначе, я не думала, что даже в судорогах страсти Жан-Клод никогда не позволит подкрасться к нему незаметно. Или, может быть, я просто не думала, что меня так просто отвлечь. Низкая самооценка? У меня?

Я села на пятки, и посмотрела снизу вверх на Ричарда. На нем был настоящий фрак, с фалдами.

Длинные волосы забраны назад в хвост так гладко, что казалось, будто у него короткая стрижка.

Ричард всегда был красив, но только убрав с лица волосы, можно было понять, как он совершенен.

Высокие скулы, чувственный рот, ямочка. Он смотрел на меня – соответственно сверху вниз – такой красивый, такой знакомый и такой высокомерный. Он знал, какой производит на меня эффект, и хотел еще немножко повернуть в ране нож.

Жан-Клод сел на диване, губы были в моей помаде. Красный почти кричал в контрасте с его бледной кожей, и казался удивительным, ярко-кровавым. Он облизнулся, потом медленно провел пальцем по верхней губе, перемазав его красным. Потом положил палец в рот, и облизал его, крайне медленно, крайне намеренно. Смотрел он при этом на меня, но шоу предназначалось для Ричарда.

Я была и благодарна, и зла на него за это. Он знал, что Ричард пытается причинить мне боль, поэтому причинял боль Ричарду. Но так же он его травил, сыпал соль на рану.

В глазах Ричарда отразилось столько боли, что мне пришлось отвернуться.

– Хватит, Жан-Клод, – сказала я, – перестань!

Жан-Клод довольно улыбнулся:

– Как пожелаешь, ma petite.

Ричард снова посмотрел на меня. Я встретилась с ним взглядом. Возможно, у меня в глазах тоже была боль. Во всяком случае, он резко повернулся и вышел из комнаты.

– Иди обнови свою вкусную помаду, и пойдем.

В голосе Жан-Клода звучало сожаление, так же, как порой там была радость, или секс.

Я взяла его за руку и поднесла ее к губам.

– Все еще боишься их? Даже после такого хорошего совместного паблисити? Наверняка, если бы они хотели нас убить, то не стали бы появляться с тобой вместе перед объективами камер.

Я дотронулась до его ноги, пробежала пальцами по бедру.

– Ради всего святого! Странник даже пожал руку мэру Сент-Луиса!

Коснувшись моего лица, Жан-Клод погладил мою щеку кончиками пальцев.

– Совет никогда не пытался быть, как ты бы это назвала, мейнстрим (Соответствовать обществу – прим. переводчика). Это их первый шаг на совершенно незнакомую для них почву. Но они тысячи лет были предметом кошмаров, ma petite. Один день человеческой политики не может этого изменить.

– Но… Он дотронулся пальцами до моих губ.

– Это хороший знак, ma petite. С этим я не могу не согласиться, но ты не знаешь их так, как я. Ты еще не видела самого плохого.

У меня перед глазами вспыхнула картина освежеванного, кровавого тела Рафаэля, повисшей на цепях Сильви, ее слабый сорванный голос; картина, как Фернандо пользуется Вивиан.

– Я видела, как они совершают не лучшие поступки, – заметила я. – Ты установил правила, Жан-Клод.

Они не могут нас покалечить, изнасиловать, убить. Что остается?

Он нежно поцеловал меня в губы и встал, протягивая руку. Я взялась за нее и позволила ему поднять меня на ноги. На нем была его удивительная маска, которую я когда-то приняла за его обычное лицо.

Теперь я знала, что он что-то скрывает. Он выглядел так в основном тогда, когда был испуган и не хотел, чтобы окружающие это заметили.

– Ты меня пугаешь, – тихо сказала я.

Он улыбнулся.

– Не я, ma petite, об этом позаботятся они – для меня, и для всех нас.

И успокоив меня таким образом, он ушел собирать остальных. Я пошла за сумочкой и за своей «вкусной» помадой. Совет выдвинул ряд своих собственных условий. Никакого оружия. По этой причине я была одета именно так: одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что на мне нет ничего тяжелого. Жан-Клод думал, что это не даст им повода меня обыскивать. Когда я спросила, что в этом такого, он заметил только: "Ты не захочешь давать им повод тебя трогать, ma petite. Можешь мне поверить". И я поверила. Я действительно не хотела, чтобы кто-то из совета ко мне прикасался, никогда. А ночь будет долгой.

Глава 49

В бывшей гостиной Жан-Клода, а до этого – тронном зале Николаос, устроили банкетный зал. Они даже раздобыли где-то стол больше десяти футов длиной. Единственной частью стола, которая осталась на виду, были массивные резные ножки с рельефными львиными головами. Тонкая скатерть с золотой вышивкой мерцала от расставленных на ней свечей. Если предполагалось, что с нее нужно будет есть, я бы все время волновалась, как бы ее не испортить, но еды на столе не было. Не было и стульев. Не было тарелок. Были только белые льняные салфетки в золотых кольцах, хрустальные бокалы, и одна из тех больших настольных жаровен с голубыми языками газового пламени, которые лизали ее блестящие бока. Беспомощно покачивая ногами над сияющим столом привязанный за запястья, висел человек. Он был точно над пока пустой жаровней. Звали его Эрни. Мускулистый торс был обнажен. Захватывая сзади часть собранных в хвост волос, его рот затыкал кляп. С обеих сторон головы волосы были тщательно выбриты. Это не была пытка совета. Он сделал это сам. Он был одним из последних приобретений Жан-Клода, человек, который хотел стать вампиром и служил извращенной версией ученика, выступая в роли прислуги и мальчика на побегушках. В данном случае, судя по всему, он выступал в роли аперитива.

Вместе со мной стояли Ричард и Жан-Клод, за нами – Джамиль, Дамиан, Джейсон и, что удивительно, Рафаель. Крысиный Король настоял на том, что пойдет с нами. Сильно возражать я не стала. Нам разрешили взять по одному человеку на каждого, плюс Джейсона – в обязательном порядке. Иветт специально это подчеркнула. Взяв его с собой, мы имели в резерве вервольфа, но его голубые глаза были чуть слишком широко открыты, а дыхание – слишком быстрым. Иветт воплощала для Джейсона ад, и этот ад прислал ему приглашение.

Эрни забился, глядя на нас и пытаясь что-то сказать через кляп. Думаю, он пытался сказать: "Снимите меня", но поклясться не могу.

– Что все это значит? – нарушил тишину Жан-Клод.

Его голос наполнил огромную комнату, свистя и перекатываясь, отталкиваясь от теней, и возвращаясь резким звуком эха.

Из прохода вышел Падма. На нем был его традиционный костюм, который мерцал золотом, как скатерть на столе. На этот раз на нем был даже золотой тюрбан с павлиньими перьями и сапфиром, больше, чем мой большой палец.

– Ты не проявил гостеприимства по отношению к нам, Жан-Клод. Малкольм, и его люди предложили нам пищу. А ты, Мастер Города, не предложил нам ничего, – он показал рукой на Эрни. – Вот этот пришел к нам без разрешения. И сказал, что принадлежит тебе.

Жан-Клод подошел к столу так, чтобы видеть лицо Эрни.

– Ты вернулся из дома на два дня раньше. В следующий раз, если будет следующий раз, сначала позвони.

Эрни смотрел на него дикими глазами, пытаясь что-то ответить. Он бил ногами, и начал раскачиваться.

– Вырываясь, ты только делаешь себе больнее, – спокойно сказал Жан-Клод, – успокойся.

Услышав последнее слово, Эрни постепенно обмяк. Жан-Клод захватил его глазами и если не усыпил его, то заставил успокоиться. Напряжение ушло, и он в ожидании смотрел на Жан-Клода пустыми глазами. По крайней мере, он больше не был напуган.

К Падме подошли Гидеон с Томасом, и встали у него по бокам. Томас был при параде, сапоги отполированы так, словно служили ему черным зеркалом. На нем был белый шлем с большим плюмажем, скорее всего, из конского волоса. Красный китель, медные пуговицы, белые перчатки и даже шпага.