– Она не будет подавать в суд, – сказала я.

– Расскажи это «Крематорию» в Бостоне. Там тоже укусили женщину, и она засудила их так, что им пришлось закрыться. У них даже пикеты выставили.

Я похлопала его по руке, и от моего прикосновения он замер. Его кожа создавала тяжелое, почти деревянное ощущение, которое появляется у вампов, когда они не стараются быть людьми. Я встретилась взглядом с его темными глазами. Его лицо было таким же неподвижным и безразличным, как стекло.

– Поеду поговорю с предполагаемой потерпевшей.

Он просто смотрел на меня.

– Это не поможет, Анита. Она – человек. А мы – нет. Ничто из того, что они делают в Вашингтоне, этого не изменит.

Я убрала руку, и отогнала от себя желание вытереть ее о платье. Мне никогда не нравилось ощущение, которое исходило от вампиров, когда они становились неподвижными и будто из другого мира. Они казались не из плоти, а скорее из пластика, как дельфины, но хуже, словно под кожей не было мускулов, только сплошная твердь, как под корой дерева.

– Я сделаю, что смогу, Гарри.

– Мы монстры, Анита. И всегда будем монстрами. Мне доставляет огромное удовольствие ходить по улицам, как все, но это не продлится долго.

– Может так, а может, и нет, – сказала я, – давай разберемся с этой проблемой прежде, чем займемся еще одной, хорошо?

Он кивнул и ушел складывать стаканы.

– Вы звучали утешительно, – сказал Перри.

Любой другой из команды добавил бы, что это на меня не похоже. Конечно, этот любой другой уже прошелся бы и по поводу моего платья. Я собиралась ехать в Управление – штаб-квартиру РГРПС. Там будет Дольф и, скорее всего, Зебровски. Вот у них точно найдется, что сказать на счет моего платья.

Глава 24

В три часа я уже была в штаб-квартире Региональной Группы Расследования Противоестественных случаев. У всей команды были специально для нас сделанные значки с надписью ПСМ красным или зеленым цветом, на выбор. Их притащил Зебровски, и все мы стали их носить, даже Дольф. Первый вампир, убитый нами после появления значков, прибыл в морг с одним из них, приколотым к рубашке. Мы никогда не узнаем, кто это сделал, но я бы поставила на Зебровски.

Зебровски встретил меня на лестнице, ведущей в комнату отряда.

– Если у этого платья сделать разрезы чуть выше, получится майка, – сказал он.

Я осмотрела его с головы до ног. Его бледно-синяя рубашка вылезала из темно-зеленых слаксов, галстук завязан столь небрежно, что смотрелся неуклюжим ошейником.

– Боже, Зебровски, Кэти на тебя рассердилась?

Он нахмурился.

– Нет, с чего бы?

Я указала на галстук, который не подходил ни к рубашке, ни к штанам.

– Она позволила тебе в этом показаться на люди.

Он ухмыльнулся.

– Я одевался в темноте.

Я тронула галстук с черным рисунком.

– Охотно верю.

Но это его не задело. Он распахнул дверь в комнату отряда и провозгласил:

– Красота пред старостью. (перевернутое выражение от Age before beauty, pearls before swine – дословно: Годы перед красотой, бисер перед свиньями – прим. переводчика) Наступила моя очередь хмуриться.

– Что ты надумал, Зебровски?

Он посмотрел на меня невинными глазами.

– Я? Задумал?

Я покачала головой и вошла в дверь. На каждом столе сидел игрушечный пингвин. Никто из сотрудников не обращал на меня внимания – они говорили по телефону, разбирали файлы, работали на своих компьютерах, но у каждого на столе был пингвин. Прошел почти год с тех пор, как Дольф и Зебровски увидели мою коллекцию.

Издевательств сразу не последовало, и я решила, что спасена. Когда Зербовски вернулся после болезни в начале года, пингвины стали появляться в самое неподходящее время: на сидении моей машины, в моем багажнике. Должно быть, они уже истратили пару сотен долларов на все это.

Я все еще не знала, как реагировать на это. Игнорировать? Сделать вид, что нет тут никаких пингвинов?

Собрать их и забрать домой? Взбеситься? Если б я знала, что заставит их прекратить шутки, давно бы это сделала. Я уже пыталась игнорировать и собирать, но безрезультатно. К тому же казалось, что будет еще хуже.

Я подозревала, что они готовят грандиозную кульминацию. Не уверена, что мне интересно знать, что именно.

– Рада видеть всех такими энергичными в три часа ночи.

– Не жалко ни сил, ни времени, – сказал Зебровски.

– Где Дольф?

– В комнате для допросов с нашей жертвой.

Что-то в его словах заставило меня посмотреть на него.

– Дольф назвал ее 'возможной' жертвой по телефону. Почему никто ей не верит?

Он улыбнулся.

– Дольф взбесится, если я тебе расскажу.

Он ткнул в меня пальцем.

– Ступая, девочка. У нас есть кое-кто, с кем тебе надо встретиться.

Я нахмурилась.

– Если это очередная шутка, я собираюсь очень сильно рассердиться.

Он придержал передо мной дверь.

– Мы расстроили твое свидание с Графом Дракулой?

– Не твоего ума дело.

Дружное «о-о-о» пронеслось по комнате. Под общие возгласы я вышла в дверь. Некоторые предложения были слишком грубыми, а одно – физически невозможно даже с вампиром. Все это сексуальное неудовлетворение или просто принадлежность к мужскому полу, разница небольшая. Я снова заглянула в дверь и сказала:

– Вы все просто ревнуете.

Это вызвало еще больше свиста.

Зебровски ждал меня на лестнице.

– Не знаю, откуда будет лучше видно твои ноги, если я пойду перед тобой и буду оглядываться, или за тобой?

Я думаю, впереди будет лучше.

– Успокойся, Зебровски, или я все расскажу Кэти.

– Она и так знает, что я страшный развратник.

Он пошел вниз по лестнице, глядя назад на меня.

Я спускалась по лестнице, натягивая платье вниз, насколько это возможно. Когда у вас достаточно узкое короткое платье, даже если это удобно для ношения пистолета, вы либо чувствуете себя комфортно под пристальными мужскими взглядами, либо так не одеваетесь.

– Как только ты убедил Кэти встречаться с тобой и даже выйти за тебя?

– Я ее напоил, – ответил он.

Я рассмеялась.

– Я спрошу ее в следующий раз за ужином.

Он ухмыльнулся.

– Она расскажет тебе слезливую историю – что-нибудь романтическое и глупое. Не верь ей.

Он остановился перед первой комнатой для допросов и осторожно постучал.

Дольф открыл дверь и заполнил собой весь проем. Он был не просто высокий, а огромный, как профессиональный борец. Его галстук был завязан идеально, белый накрахмаленный воротник плотно прилегал к шее, на серых брюках все еще были видны стрелки. Единственной уступкой жаре и позднему времени были длинные белые рукава рубашки. Он был без пиджака. Я могла пересчитать по пальцам одной руки те разы, когда я видела Дольфа с короткими рукавами.

У всех копов великолепно получается скучающее лицо, или пустое лицо, у некоторых даже почти довольные лица, но у каждого в запасе есть лицо непроницаемое. Пустота поселяется в их глазах и скрывает все секреты.

Дольф выглядит непроницаемым, когда ведет допрос. Сейчас же он был очень рассержен. Я никогда не видела его столь явно раздраженным на допросе.

– В чем дело? – спросила я.

Он закрыл за собой дверь, вышел в коридор и покачал головой.

– Не знаю, за что мне это.

– Рассказывай, – сказала я.

Его взгляд скользнул по моей одежде, словно он только что ее заметил. Он выдавил из себя некое подобие улыбки.

– Кое-кто оказывает пагубное влияние на твой гардероб.

Я нахмурилась.

– У меня на животе пистолет, ясно? С такими разрезами его проще достать.

Я не собиралась объяснять свой наряд Зебровски, но Дольфу… – О, – оживился Зебровски. – Покажи скорее, покажи!

Улыбка Дольфа расширилась, глаза засверкали.

– Если ты собираешься так выставлять свои ноги, это, по крайней мере, имеет хорошее оправдание.

Я скрестила руки на животе.